Пытки и насилие в 2020 — история Оксаны Д.

22 года, фрилансер. «Мне сказали, что ко мне едет соцопека. Вот тогда у меня все перед глазами поплыло»

В городе Столин на двенадцать тысяч человек нашелся лишь один, кто агитировал и собирал подписи за Светлану Тихановскую. Этот человек – Оксана Добриянец. В день голосования она наблюдала за выборами на одном из участков. С предвыборного лета Оксана активно давала комментарии в СМИ. Методично — задержанием, допросами, протоколами, обыском, угрозами забрать ребенка — активистку вынудили уехать из страны. Уже четыре месяца в Украине Оксана живет на чемоданах. Ей страшно признаться себе, что ее ребенок, скорее всего, пойдет в школу не в Столине.

Путь, который привел в август

— Я в 15 лет родила ребенка, и у меня с тех пор началась самостоятельная тяжелая жизнь. И я почувствовала на своей шкуре, как не должно быть. За два года до выборов я крепко встала на ноги: занималась маникюром и зарабатывала неплохо для Столина. Я писала письма политзаключенным, на тот момент их было шесть человек, отправляла им деньги. Но у нас никто не говорил о политике. Потом коронавирус. Я жила напротив больницы и видела, сколько «скорых» в день везет людей в «грязное» отделение. И меня сильно раздражало и смущало, что люди не знают правды, что людей бросили. У меня завышенное чувство справедливости всегда было. Это все наплывом-наплывом-наплывом, и тут раз — сбор подписей. Это мои первые выборы, мне очень хотелось, чтобы мой голос имел какое-то значение.

Сначала я хотела поехать в Пинск, а потом думаю: много же людей в Столине тоже захочет поставить свою подпись. Я списалась с пинскими активистами: «Если найдешь хотя бы 150 человек, мы приедем на день». Я в тот же момент создала чат, и в нем буквально за пару часов набралось 150 человек. Потом нашла место. В первый день собрали 333 или 335 подписей. Таких пикетов в Столине не было с 90-х. Рекламы не было — в городе независимых СМИ нет. Даже с балкона люди видели и выбегали подпись поставить. После первого пикета не спала двое суток на эмоциях. Я была уверена, что выборы сфальсифицируют, но поднялась вся Беларусь — и у меня не было сомнений, что мы победим. Я была настолько уверенная, смелая.

Наблюдателем я пошла в школу, в которой училась. Специально не пошла на досрочное: тогда агитировать нельзя. Я клеила листовки и белые ленточки. Если кто-то сидел около подъезда, спрашивала, пойдут ли на выборы. И пенсионерки говорили: «Конечно, и во второй половине дня». Даже был момент, когда жена милиционера, пока я клеила листовку, сказала: «Клей побольше, чтобы они все видели, чтоб знали, за кого голосовать надо». Прикол в том, что ее муж участвовал при моем задержании и угрожал мне.

«В первый день собрали 333 или 335 подписей. Рекламы не было, но даже с балкона люди видели и выбегали подпись поставить»

– Выборы раньше в нашей школе как проходили: пришло пару человек, и все. А тут люди идут и идут. И в белых браслетах. Кто-то подмигнет, кто-то свернет бюллетень в гармошечку, кто-то до плеча дотронется или на ушко шепнет «Жыве Беларусь». В обед вышла в туалет, прихожу, а вместо меня сидят уже провластные наблюдатели. Я стала считать возле кабинета — милиционер начал меня выгонять. Тогда я встала возле входа в школу, потом села на лавочку во дворе. Он начал выгонять вообще за территорию. Я не ушла, возле меня собрались люди.

Естественно, на подсчет голосов не получилось попасть. К нам два раза выходил милиционер, предупреждал, что вызовет подкрепление. Мы на это не реагировали. Нас было четверо или пятеро. С соседних участков уже уходили люди, а наш еще даже не планировали закрывать. Мы видели, как они поднимают шторы, смотрят, есть ли мы. Когда уехал милиционер, мы пошли в школу. Выбежали все участники комиссии, выстроились стенкой возле кабинета: «Только наблюдатели имеют право посмотреть». Мы пошли вдвоем. За Лукашенко 1000 с чем-то голосов, за Тихановскую — 300. Мы в разочаровании, в ступоре.

Учителя, которые меня учили. Историк, который критиковал власть, мы много разговаривали про Майдан в Украине. «Юрий Михайлович, вам вообще не стыдно?» Они головы вниз опустили и прошли молча. Это было часов в двенадцать ночи. Мы решили проехать в город: возможно, люди вышли — везде была тишина.

Задержание. Угрожали изнасилованием… «Ты сейчас все равно расколешься»

— 11 августа меня задержали. У нас на тот момент не было никаких акций протеста, вообще никаких. В тот день я ходила по городу и собирала подписи тех людей, кто голосовал на моем участке за Тихановскую, чтобы доказать факт фальсификации. Но люди побоялись. Я поняла, что сейчас меня просто кто-то сдаст в милицию. И вот подъехала милицейская машина, мне велели присесть. Возможно, увидели меня случайно: я стояла в майке «Столин для жизни». Попросила представиться — выбежали два человека, меня скрутили за руки, забросили в машину и увезли в РОВД.

Я говорила, что у меня маленький ребенок. Они начали кричать, что нех… шляться. Дорога к РОВД занимает минут 10–15, и все это время они орали на меня благим матом, говорили: «Из-за таких, как ты в Пинске наших братьев побили. Вот мы тебя сейчас засадим» и всякое такое. Вырвали из рук телефон.

В РОВД не знали, как объяснить, почему меня забрали. В кабинете было 5–7 милиционеров: «Ну, признавайся». В чем — непонятно. Начали допрашивать: ездила ли в Пинск. В Пинске же были акции протеста. Я начала говорить про свои конституционные права (статья 27 — право не свидетельствовать против себя и близких родственников, — Август2020), но они начали кричать, оскорблять. Угрожали изнасилованием, если я ничего не начну говорить. Посадим на сутки, заберем ребенка. Говорили: «Ты сейчас все равно расколешься». На мои просьбы дать адвоката смеялись.

Какое-то время они очень сильно на меня давили, мне стало плохо, и я начала сползать по стулу. Они посмеялись: «Что, тебе, может, «скорую» вызвать?» А я понимаю, что они говорят это с таким стебом. Я попросила попить, мне принесли воды. Но мне стало стремно, мало ли что в ней. Меня повели к кулеру. Мне было дико страшно. Я уже видела, что происходило в Минске, потому что у меня был интернет. Я пыталась сохранить спокойствие в РОВД, чтобы меня не избили, не изнасиловали.

«Таких сук, как ты, не то что бить, таких расстреливать нужно». — «Каких?» — «Которые в Пинск на митинги ездят»

– Кто-то мог зайти в кабинет, посмеяться: «О, эта конченая тут сидит» — и выходил. В какой-то момент зашел еще один милиционер, но в черной одежде, сел напротив и начал кулаки сжимать, кидаться на меня и кричать: «Таких сук, как ты, не то что бить, таких расстреливать нужно». — «Каких?» — «Которые в Пинск на митинги ездят». (В Пинске я была только на пикете перед выборами.) Было предчувствие, что сейчас он меня ударит, потому что он начал подмигивать другим милиционерам, и они стали выходить из кабинета. И тогда я начала с ними разговаривать. Все по поводу Пинска спрашивали, потом почему пошла подписи собирать, почему против Лукашенко.

Нашли в моем телефоне переписку с другом, где мы обсуждали, выйдет ли кто-нибудь в Столине на протест. И я писала, что в Столине все боятся, и я, скорее всего, поеду в Пинск. Начали кричать: «Ну, теперь ты сядешь». В моем телефоне удаляли фотографии, видео. Из телеграма автоматически сохранилось видео из Пинска, где был разгон митингующими ОМОНа. Сначала они жаловались, что их побили, что они такие бедные-несчастные, а смотрят это видео: «О, смотри, смотри, это в меня мусорка полетела! А это в меня палка полетела!» И ржут.

Когда составляли второй протокол, за то, что я клеила агитационные листовки, милиционер говорил: «Надо, чтоб муж-мент тебя трахал, ты бы этой херней не занималась». При этом он снимал свое обручальное кольцо передо мной, не знаю для чего.

Только один человек знал, что меня задержали, потому что я разговаривала с ним по телефону. Он через знакомых стал передавать, и в итоге дошло до мамы. Она звонит на мой телефон — сбрасывают. Мама звонила в то же время в РОВД, ей говорили, что меня там нет. Я поняла, почему меня не посадили на сутки. Мне рассказали знакомые, что возле РОВД, когда я находилась внутри, было много людей с сумками-пакетами. Это были родственники пинчуков. У нас же камер немного в ИВС, скорее всего, они были забиты.

Я подписала протоколы, потому что казалось, что я там уже вечность. Я не знала, выйду или нет. Меня там продержали 7,5 часов. Вышла я где-то в четыре ночи. В летней одежде, на улице ночь, я не знаю, сколько времени. Говорю: где задержали, туда и везите. В итоге они выделывались-выделывались, но нашли машину и отвезли.

На следующий день я долго отходила от этого всего. А через день пошла на первую акцию. Я собиралась на одиночный пикет, а в итоге собралось более 30 человек. Второй день — 300, а на марш — более 500. Когда уже в Столине не выходили, некоторые люди ездили в Минск на протесты.

Милиционер кричал: «Конституция в административных процессах не работает». Перед адвокатом

– Я наняла адвоката, начала готовить жалобы на незаконное задержание. Естественно, мне приходили отписки. Жирным шрифтом в ответе было написано: «В случае повторных обращений с информацией, не соответствующей действительности, вашим действиям будет дана правовая оценка в соответствии со статьей 9.2 «Клевета» КоАП Республики Беларусь». В судах милиционеры говорили, что в РОВД я сама пришла.

Дело за агитацию закрылось за неимением состава. Второе дело (по статье 23.34 часть 2 КоАП РБ) из суда вернули на доработку, потому что по одному сообщению из телефона они не могли меня судить. Еще в чем прикол: 11 августа я не хотела ставить подпись в протоколе, но увидела, что там было написано «протокол опроса», и все. Его дают свидетелям. Я подумала, что потом легко могу с адвокатом это дело закрыть. Но они ручкой дописали «протокол опроса лица, в отношении которого ведется административный процесс». И он считался нормальным.

Мне надо было подождать две недели или неделю, и если бы меня не вызвали переписывать протокол, дело закрыли бы — срок выходил. А им надо было меня выловить. Меня часто под домом отслеживала милиция. Однажды начали стучать в дверь. Я не открывала. Но меня, наверное, видели и стали ломиться. У меня дверь старая, один раз ударь — она вылетит. Я переждала этот момент и пришла в РОВД с адвокатом.

Они зачеркнули протокол по смскам и начали составлять просто за площадь (по статье 23.34 часть 1). Моего адвоката пытались выставить за дверь и кричали мне: «Ты должна дать показания против себя». Когда я ссылалась на Конституцию, милиционер кричал: «Конституция в административных процессах не работает». Перед адвокатом. В итоге начал зачитывать, психанул, кинул ПИКоАП (процессуально-исполнительный кодекс об административных правонарушениях), когда прочитал, что я права. Это было со стороны очень смешно. Моя адвокат жалобы начала писать — кричали: «Мы тебя вместе с ней посадим». В итоге милиционер успокоился: «Ну, раз не хочешь против себя показания давать, сдавай тех (показывает видео), кто на площади был». И опять та же история повторилась.

Суд провели на день раньше, потому что сроки перепутали, и меня об этом не оповестили. Штраф 25 базовых величин. В экспертизе телефона разрешили его полное либо частичное уничтожение. И когда он пришел с экспертизы, он уже не работал.

Обыск и отъезд. «Живешь в ожидании, что тебя должны «успокоить», угомонить, заткнуть»

— С сентября я пишу для регионального издания «Первый регион». У нас в городе нет независимых СМИ, но много информации. Меня уже знают в городе, чуть что, сразу присылают информацию. Я могу кому-то помочь, с адвокатом переговорить, по правовым моментам что-то посоветовать. Я рада, что люди знают, что ко мне можно обратиться. Тогда после задержания я написала пост в фейсбуке, и одна женщина мне предложила помощь с адвокатом. Еще я носила передачи задержанным, как волонтер. Одна, мне никто не помогал особо. Выходила, естественно, на акции. Ходила на суды. Ко мне было пристальное внимание.

А потом меня вызвали в Следственный комитет. Впервые. По повестке. Кто-то у нас в городе разрисовал здание с оскорблениями в адрес милиции. Даже не знаю, где находится это здание. Но я почему-то по уголовному делу проходила как свидетель. Спустя месяца два я днем возвращаюсь домой и слышу в подъезде какие-то звуки. Я поняла, что, скорее всего, это ко мне.

Первые два месяца после задержания я ездила только на такси, потому что мне сказали: «Мы тебя будем всегда задерживать, если увидим в каких-то «неправильных» майках или еще что-то». Я боялась машин. Но потом ты просто живешь в ожидании, что тебя должны «успокоить», угомонить, заткнуть. Я была слишком активна для Столина, где они хотели показать картинку, как все тихо и спокойно и никто не протестует. И настолько надоело жить в этом ожидании, что вот они пришли — ну наконец-то, я уже знаю свое будущее.

«Я понимала, что меня заберут, но надо сделать так, чтобы они немножко помучались»

Стояли понятые, четыре или пять милиционеров, мне показали санкцию прокурора. Я потребовала адвоката, мне отказали, в видеосъемке отказали, в независимых понятых тоже. Сказали, раз по граффити, значит, ищут какие-то баллончики с краской. На обыск ко мне приходили как к свидетелю. Но только ко мне из всего города.

Обыск проходил 45 минут абсолютно нормально. Они аккуратно пересматривали все вещи, но изъяли у меня майку «Столин для жизни», плакат, перепечатанные статьи про меня в СМИ, фенечку-бчб и старый пленочный фотоаппарат. Как только выключили камеру: «Отдавай телефон». — «У вас обыск помещения — вот и ищите там телефон». Телефон лежал у меня в кармане. «Нет, ты нам обязана его выдать». Я начала с ними спорить, начала зачитывать им статьи из ПИКоАП. Они стали на меня кричать: «Отдавай телефон по-хорошему, потому что мы тебя силой заломаем и заберем. Тебе это надо? Еще и сопротивление на тебя оформим». Понятые к тому времени уже ушли, осталось три милиционера.

Часа три на меня давили. Звонили в инспекцию по делам несовершеннолетних, чтобы ехали моего ребенка забирать со школы, потому что они меня задерживают. Пытались меня вывести из квартиры. Кричали за то, что я комментарии в СМИ даю: «Если ты не заткнешься, мы тебя посадим». Звонили начальнику, я слышала такие фразы: «Да она не отдает, что делать? Забрать мы не можем просто так…» Я чувствовала, что я что-то делаю правильно.

Я понимала, что меня заберут, но надо сделать так, чтобы они немножко помучались. У меня даже глаз не дернулся. Когда сказали, что меня забирают в РОВД, я собрала вещи, села и ждала, что будет дальше.

Потом приехала женщина из милиции, те же понятые. Меня не спрашивали, можно ли зайти в квартиру, ходили, как к себе домой. Единственное, я закрыла все комнаты и сказала им находиться в коридоре. В итоге эта женщина просто прижала меня к стенке и достала телефон из кармана. Со словами «обыск закончен» начала заполнять бумажки. И они ушли. Получается, обыск проходил пять часов.

Из-за задержаний, обысков, из-за того, как вели себя милиционеры, в кавычках «мужчины», у меня есть что-то среднее между страхом и отвращением к мужчинам.

«Дочку в школе травили из-за меня. Когда она нервничает, у нее идет кровь из носа. Пока она раздевается после школы, лужа крови на полу»

– Я поняла, что меня в покое не оставят. Начала думать о переезде. Через день мне позвонили и сказали, что ко мне едет соцопека. И вот тогда у меня все перед глазами поплыло. Буквально за 15 минут я собрала вещи. Да, если бы не этот звонок, я бы осталась в Беларуси.

Позвонила маме: «Пожалуйста, собери детей и выйди на улицу на пару минут». Я подъезжаю, говорю, что уезжаю в Украину. Естественно, я не хотела уезжать. Как будто ты предаешь что-то. Меня трясет. Мама начала плакать, дети начали плакать. Мы постояли так пять минут, попрощались, и мы с дочкой уехали. Я очень рада, что со стороны родителей есть теплое доброе слово. Если честно, живя в Беларуси, я не думала, что у меня есть большая потребность быть с мамой, а когда эмигрировала, у меня острая необходимость в родственниках рядом.

Уезжала в выходные, а в понедельник узнала, что на меня завели дело за неповиновение милиции. Я так понимаю, меня хотели посадить на сутки, оттуда я уже не вышла бы. В Киеве я с февраля. В Столине ОБЭП вызывают моих знакомых на допросы по поводу меня. То есть что-то по финансовым расследованиям. Я не понимаю почему, хотя на обыске меня спрашивали, платил ли кто-нибудь мне или я, кто финансировал протесты.

Из-за нервов у меня был гормональный сбой, случались головокружения. Я занималась с психологом: у меня была панические атаки. На данный момент пью снотворное, а до этого я спала в сутки два-три часа. Мне снились кошмары, и я больше не ложилась, было страшно. Эмиграция это все усугубила. Еще, когда уезжали, под Минском с ребенком попали в аварию. Была лютая метель, и нас сначала снесло в кювет, а когда мы выехали, в нас врезалась машина. И это было травматично. Здесь, в Украине, я чувствую себя в безопасности, но когда я узнаю, что моих друзей, знакомых вызывают по поводу меня в милицию, я начинаю переживать за близких, вспоминать моменты этой несправедливости — и становится дико плохо. У меня есть периоды, что я могу не вставать два дня с кровати, забываю даже поесть.

Дочку в школе травили из-за меня. Учительница у нас была ябатька. Она увидела в телефоне фотографии — дочка ходила со мной на все митинги — поставила ее перед всем классом и начала отчитывать. «Все, кто ходит на площадь, наркоманы и алкоголики. Твоя мама что… Ей деньги в Польше платят». Ударила по рукам линейкой, сильно придиралась, говорила, что оставит на второй год. Когда дочка нервничает, у нее идет кровь из носа. Пока она раздевается после школы, лужа крови на полу. Она начала болеть сильно. Я ходила к директору. У нас директриса — единственная из Столина, кто не сфальсифицировал выборы. Реже отправляла ребенка в школу: как раз коронавирус.

Про задержание мое дочка знала. Так как я жила в ожидании ареста, я ее готовила к тому, что если в один прекрасный момент ее из школы заберут чужие дядьки в форме, то придет папа или бабушка, все будет хорошо. Она очень по всем скучает, часто плачет.

«Сейчас нужно заниматься собой, развиваться, чтобы пригодиться в новой Беларуси»

– У меня была большая поддержка от беларусов-эмигрантов по всему миру. Но я хотела, чтобы меня поддержали в моем городе. У меня появилась обида. Еще в сентябре ко мне перестали ходить на маникюр. Я везде светилась в СМИ — наверное, боялись. Остались самые верные. В Столине есть люди, которые меня поддерживали. Это мои клиентки и пару человек, с которыми даже лично не знакомы были. И я очень им благодарна. Но была и травля. Люди начали писать: ты уехала, ты не имеешь права ничего говорить в контексте Беларуси. Куча слухов пошла, что я ходила на площадь только из-за денег.

Было обидно, что в городе так все затихло. Напуганы люди или просто не понимают своей значимости… Свободы нужно добиваться. В моем городе всегда было понятие «абы не у меня». У нас стали жестко прижимать предпринимателей, которые ходили на площадь. И почему-то люди не встали в солидарность с ними. Два магазина частных стояло, и поставили «Хит» между ними. И люди начали ходить в «Хит». Хотя я призывала: давайте поддерживать наших предпринимателей, они собирали деньги на штрафы людям. В принципе я могу их как-то понять, но я эту позицию не принимаю.

Мы все здесь понимаем, что мы не вернемся скоро домой, и мы пытаемся принять этот факт. Я, живя в Украине скоро полгода, имею дома две тарелки, две кружки и две ложки. Я не могу купить себе посуду — это такое сопротивление. И многие, кто находится здесь, в таком состоянии. Я понимаю, что дома у меня бабушка, которой за 60, и если вдруг что-то случится, я не смогу приехать. У меня маленькие братья, старшему 13 лет, и они плачут, что соскучились. Недавно брату позвонил милиционер на номер, который я оставила, и спрашивал, где я. Брат ходит в третий класс. Он сказал: «Оксана в Украине, ее здесь нет, не звоните мне». А потом плакал и просил прощения: «Я точно тебе никак не навредил?» Я его долго успокаивала, что он правильно сказал.

Когда читаешь новости, не понимаешь, сколько еще нам нужно будет пережить, чтобы пройти этот путь до конца. Естественно, это все больно и травматично, но я понимаю, что в любом случае произойдет то, чего мы так долго ждем, произойдет смена власти. Я могу сказать, что я сильная, смелая, что у меня все получится. Я набралась больше уверенности в себе. Я поняла, что мой выбор уехать и остаться на свободе, был правильный. И что сейчас нужно заниматься собой, развиваться, чтобы пригодиться в новой Беларуси.

P.S. Оксана обжаловала постановление суда и не раз подавала жалобы на действия милиции в ее адрес. Но результата не добилась. Девушка подозревает, что на нее в Беларуси открыто уголовное дело.

Автор: Команда проекта Август2020

Фото: Команда проекта Август2020